Здравствуйте!
Вот и наступила зима. Яблоко, мною описанное, провисело ещё ночь и утро, а потом ветер сорвал его. Оно упало и разбилось. На другой яблоньке висит ещё одно, но висит на нижних ветках, и не так гордо. Забор прикрывает его уже не от осенних, а от зимних порывов ветра.
Озеро возле дома стало такого цвета, что даже если смотреть только на воду, даже при ярком солнце, и не видеть голых деревьев вокруг… Всё равно видно, что вода холодная.
Вчера Маша из детского сада принесла два помятых листа бумаги. На них красным фломастером было нарисовано что-то отдалённо напоминающее либо птицу, либо человека. Но точно с глазами и ртом. На обоих листах были похожие рисунки. Обычно, она радостно демонстрирует свои художества, а в этот раз принесла и просто положила, где положила. Я не сразу и заметил. А когда заметил, решил у неё узнать, кого это она нарисовала. Взял рисунки и пошёл к ней. Спросил, мол, кого это она изобразила. А она, увидев листы в моих руках, очень оживилась и стала что-то объяснять, мол, это «туба, туба» (с ударением на А). Я не понял, а она тогда стала говорить, «это туба, чтобы смотеть» (то есть, труба, чтобы смотреть). Я ничего не мог понять. Тогда она сказала, видя моё непонимание: «Ну это две тубы… Бинокль».
После этого она выхватила у меня листы, свернула их в трубочки, приставила к глазам и уставилась на меня.
То есть, рисунки были не важны. Это были просто те листы, из которых можно было сделать подзорные трубы или бинокль, точнее, не можно было сделать, а именно эти и только эти листы бумаги и БЫЛИ подзорными трубами или биноклем. Я ей предложил скрутить такую же трубу из другого листа. Но это не сработало, это не годилось. То есть, она принесла домой ни рисунки, ни листочки, а оптический прибор. Она попросила положить эти листы отдельно. Так они и лежат. Настоящий же бинокль, который я ей также предложил, не доставил ей никакой радости, потому что её бинокль на какое-то время определённо лучше.
Сегодня прилетела на несколько дней Аня Матисон. Продолжаем работать над пьесой. Жаль, что работаем с такими большими перерывами, но половина пьесы уже видна. Ничего больше не скажу, кроме того, что может получиться. Есть шанс.
В четверг полечу на гастроли. Это будет длинный выезд. В числе тех городов, которые намечены, есть два новых. То есть, два города, в которых и никогда не играл. Это Чита и Благовещенск.
Господи! Сколько же раз уже планировалась поездка в Читу и каждый раз по каким-то таинственным, непонятным причинам эта поездка отменялась. То изменялось расписание авиарейсов, то исчезали организаторы, то одно, то другое. Включить Читу в тур по Восточной Сибири было сложно, потому что, скажем, от Иркутска туда попробуй ещё добраться. Поездом очень долго, на машине не реально, а самолёты… Непонятное расписание. Или попросту отсутствие сообщения.
Но, наконец-то это должно состояться. Мало есть городов, в которые я так стремился попасть и всё что-то мешало. Из Читы полечу в Благовещенск. Если в Чите я не был никак, никаким образом и никогда, то в Благовещенске был однажды в аэропорту. Это был 1988 год. Я летел Советская Гавань-Хабаровск-Благовещенск-Новосибирск. Это был самый волнующий и самый долгожданный перелёт в моей жизни. Я возвращался со службы домой.
Со своей базы из посёлка Западный до аэродрома я ехал на автобусе, который беспрерывно останавливался чуть ли не у каждого домишки по просьбе каких-то старушенций, которые в этих домишках жили. Он полз долго-долго, я страшно боялся опоздать. Я не помню, чтобы я когда-нибудь так боялся опоздать.
Когда маленький самолёт громко гудя пропеллерами взлетел у грунтовой полосы Совгаванского аэродрома, поднялось столько пыли, сколько поднимает трактор, ползущий по просёлку. Моё сердце замирало. Я так никогда не боялся лететь, потому что впереди была жизнь, о которой я все три года каждый день, каждый миг только и думал, которой жаждал, которую вожделел.
В Хабаровске между рейсами было три часа. Я поехал в город и сходил в городскую баню. До Благовещенска летел большим самолётом и уснул.
В Благовещенске аэропортик помню хорошо. Людей было немного, очень звонкими были каменные полы, и каблуки военного патруля звенели на этом полу особенно сильно. Я выходил несколько раз на воздух, но стояла такая жара, и так сильно кусали комары, что я возвращался в аэропорт и всё смотрел на часы, уже изнемогая от нетерпения снова сесть в самолёт, долететь до Новосибирска, от которого ещё нужно было до дома ехать часа четыре автобусом. Меня дважды за те полтора часа, которые я провёл в Благовещенске, проверил патруль. Сначала один патруль, потом другой, пришедший на смену первому. Проверили так, от нечего делать. Женщина с мальчиком, которому нравилась моя морская форма, подошли и угостили пирогом. Пирог оказался с квашеной капустой. То есть, съел я его с трудом… Вот и все мои воспоминания о Благовещенске. С тех пор прошло двадцать пять с половиной лет.
Ваш Гришковец.